Читаю: «Всё проведал этот зверь.
С тобою он стреляться, верно, станет;
И если ты убьешь его теперь —
Тогда, тогда и счастие настанет.
Я верую, ты тоже сердцем верь,
Оно меня, я знаю, не обманет.
Я
убегу в деревню за тобой,
И там твоею стану я женой.
Неточные совпадения
Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным
деревням, подговаривая мужиков сеять лён.
В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий
убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять
в церкви на молитве.
Когда мы подоспели, Венцель
в пятый раз вел остаток своей роты на турок, засыпавших его свинцом. На этот раз стрелки ворвались
в деревню. Немногие из защищавших ее
в этом месте турок успели
убежать. Вторая стрелковая рота потеряла
в два часа боя пятьдесят два человека из ста с небольшим. Наша рота, мало принимавшая участия
в деле, — несколько человек.
И пока я спал, мы с Селиваном были
в самом приятном согласии: у нас с ним открывались
в лесу разные секретные норки, где у нас было напрятано много хлеба, масла и теплых детских тулупчиков, которые мы доставали, бегом носили к известным нам избам по
деревням, клали на слуховое окно, стучали, чтобы кто-нибудь выглянул, и сами
убегали.
Можно было думать, что сиротка куда-нибудь
убежала в другой город или пошла просить милостыню по
деревням. Гораздо любопытнее было то, что с исчезновением сиротки соединялось другое странное обстоятельство: прежде чем хватились девочки, было замечено, что без вести пропал куда-то калачник Селиван.
— Мы из
деревни выедем совсем не
в ту сторону, куда нужно, — шепотом сообщил мне Флегонт Флегонтович, тревожно потирая руки. — А вы слышали, что Спирька сегодня ночью чуть не
убежал у нас? Да, да… Ну, я с ним распорядился по-своему и пообещал посадить на цепь, как собаку, если он вздумает еще морочить меня. А все-таки сердце у меня не на месте… Всю ночь сегодня грезился проклятый заяц, который нам тогда перебежал дорогу, — так и прыгает, бестия, под самым носом.
— Не понимаю ничего! — восклицает Варя, отбрасывая шитьё и
убегая к печи, где вскипел самовар. — Всё у него не собрано
в голове, всё разрознено. Вас он ненавистью ненавидит и боится, Кузина ругает: старый дьявол, богоотступник он, дескать, всю душу мне перевернул, жизни лишил, колдун он, крамольник! Он всё знает: и про сходки по
деревням, и что у лесника беглый сын воротился — всё сегодня сказал!
— Ведите меня к капитану… Надо сказать… надо донести… Разведку удалось произвести… Один эскадрон всего…. Венгерские гусары… Полка эрцгерцога Фердинанда… Вторые сутки на постое… Подожгли свою же
деревню, подозревая жителей
в укрывательстве наших казаков… Ждут подкрепления, чтобы идти дальше… Но Горя, Горя!.. Его схватили, как шпиона… мне удалось
убежать, умчаться на их коне, a он…
— Не могу я мириться ни с чем, — снова, как бы говоря сама себе, начала она, — я помню, как еще маленькая, живя
в деревне у отца, раз
убежала в лес и заблудилась на два дня.
Убежать бы мне отсюда за границу, что ли, или запереться
в деревне, взять с собой первого дурака какого-нибудь: Кучкина, Поля Поганцева или трехаршинного корнета, мальчишку, розовую куклу, влюбиться
в него до безумия, до безобразия, как говорит Домбрович, сделаться его крепостной девкой, да, рабой, кухаркой, прачкой, стоять перед ним на коленях, целовать его руки!